Всё ещё держась за дверь, Лейф продвигался вместе с поездом. Остальные тоже вышагивали рядом с ним, соблюдая паузы. На лице Пэскью читалась почтительность человека, вынужденного присутствовать на похоронах своего богатого дядюшки, который перед смертью вычеркнул его из завещания. Воображение подсказывало Лейфу, какие скабрёзные шутки в их сторону отпускали наблюдавшие всё это из корабля.
Проблему восстановления офицерской чести он решил очень просто войдя в кабину машиниста. Но лучше от этого не стало. Он избежал топтания в комичной процессии, но сейчас ему пришлось опять делать выбор: или стоять в кабине, полусогнувщись, или опуститься на колени.
Голова машиниста, наконец, повернулась, он смотрел прямо на вошедшего. Рычаг был переведён в крайнее положение. Что-то до этого времени шипевшее под вагоном утихло, и продвижение затормозившего поезда происходило теперь только по инерции. Оно измерялось уже сантиметрами и даже миллиметрами.
— Здравствуйте! — повторил Лейф, чувствуя, что никогда не произносил ничего более глупого, чем сейчас.
Рот машиниста начал открываться, образуя овал; обнажились длинные узкие зубы. Языка не было. Форма овала менялась, и когда машинист открыл рот именно так, как ему хотелось, его собеседник мог бы выкурить полсигареты. Ободрённый Лейф приготовился слушать ожидаемое приветствие. Но ничего не произошло, ни звука не вылетело из широко открытого рта, не прозвучало ни одной ноты, ни единого децибелла. Лейф подождал немного, надеясь всё-таки, что первое слово прозвучит раньше следующей недели. Форма овала ещё немного изменилась, а маленькие розовые щупальца во рту скорчились наподобие агонизирующих червячков. На этом всё закончилось.
Уолтерсон перестал топтаться по ковру из клевера и, обращаясь к Лейфу, сказал:
— Он остановился, командор.
Выйдя из кабины, Лейф засунул руки глубоко в карманы и с видом человека, потерпевшего неудачу, посмотрел на машиниста, чьё ранее абсолютно безразличное выражение лица сменялось теперь крайним удивлением и интересом. Лейф мог наблюдать его мимику, одновременно изучая весь его томный облик хамелеона, меняющего окраску.
— Какое внимание, чёрт побери! — съехидничал Пэскью, подталкивая Лейфа локтем и показывая на ряд ручек дверей вагонов. Большинство из них медленно поворачивались. — Они сейчас затопчут друг друга в спешке, пытаясь выбраться из вагонов.
— Откройте им двери, — распорядился Лейф.
Хоффнэгл, стоявший как раз напротив одной из них, повернул ручку и потянул дверь на себя. Она открылась с уцепившимся за неё с другой стороны пассажиром, который не успел её отпустить. Уронив таблицы для контакта, Хоффнэгл проворно поймал свою жертву и поставил её на землю. По словам Ромеро, всё это заняло сорок восемь секунд. На лице пассажира было написано что-то вроде озадаченности.
После этого происшествия двери открывали со всей осторожностью налогового инспектора, обнаружившего странное денежное поступление и аккуратно отмечавшего его галочкой. Пэскью со свойственным ему нетерпением ускорил этот процесс: он хватал инопланетян и ставил их на зелёный газон. Самому сообразительному из них понадобилось всего двадцать восемь секунд, чтобы начать соображать, как он переместился из одного места в другое. Он смог бы распутать эту головоломку, будь у него достаточно времени.
Возле пустого поезда на газоне стояло двадцать три неспешита. Их рост не превышал ста двадцати сантиметров, а вес — двадцати пяти килограммов Планеты Вечности. Все были хорошо одеты, но без различий пола в одежде. Детей среди них, предположительно, не было — ни одной уменьшенной копии. Ни у кого не нашли ничего, хотя бы отдалённо напоминавшее оружие.
Оглядев их, Лейф признал, что, как бы заторможены они не были, все пребывали в здравом уме и на вид вполне здоровы. Их лица с незнакомыми для землян чертами несли на себе печать разума довольно высокого порядка. На это указывали механизмы, которые они изготовляли и использовали, как, например, этот поезд, но прекрасным доказательством этому служили их лица.
Он заключил, что Великий Совет имел достаточно причин для беспокойства, если, конечно, не обращать внимания на то, кто являлся его членами. Если все эти существа, замершие перед ним, были истинными представителями планеты, тогда она абсолютно безобидна. Они не представляли решительно никакой опасности интересам землян в космосе. Однако, в то же время, в них таилась какая-то большая угроза, о которой ему не хотелось даже и думать.
Разложив на земле свои всеохватывающие таблицы, трое специалистов по контакту приготовились объяснять, откуда они, их уровень развития и цели с помощью эффективной методики символов и жестов, разработанной для первого контакта. Неугомонный Пэскью опять ускорил работу, расположив неспешитов вокруг таблиц, поднимая каждого из этих спавших летаргическим сном манекенов и перенося их в определённое место.
Лейф и Уолтерсон решили осмотреть поезд. Если бы кто-нибудь из неспешитов и стал возражать против подобного осмотра, у них просто не хватило бы времени, чтобы хоть как-то этому помешать.
Крыши вагонов были сделаны из бледно-жёлтого прозрачного пластика, доходившего до верхнего края дверей. Под пластиком находилось бессчётное количество расположенных в строгом порядке кремниевых шариков. Внутри вагонов, под металлическими пластинами центрального прохода, выстроились маленькие цилиндры, очень напоминавшие электрические элементы из никелевого сплава. Двигатели были спрятаны в каждом вагоне под крохотными кабинами машиниста.
— Солнечная энергия, — сделал вывод Лейф. — Основная энергия движения вырабатывается этими солнечными батареями, установленными на крыше.
Он прошёлся по вагону, измеряя шагами его длину и что-то прикидывая в уме.
— На каждую батарею приходится одна целая две десятых на шесть квадратных метров. Включая боковые проходы, площадь вагона равна двенадцати квадратным метрам.
— Ничего удивительного, — высказал своё мнение Уолтерсон, на которого эта информация не произвела никакого впечатления. — На Земле в зонах с тропическим климатом солнечные батареи используются с большей отдачей, а похожие есть на Драмойии и Уэрсте.
— Да, но ночь здесь длится шесть месяцев. Вы знаете аккумуляторы, которые не истощатся за это время? Вопрос: как же они приспособились на ночной стороне? Или весь их транспорт останавливается, когда они храпят?
— Об их ночных привычках лучше спросить у Пэскью. По-моему, это вполне подходит для них, я имею в виду их сон, — шесть месяцев для них не больше, чем для нас одна ночь. В любом случае, зачем нам строить догадки? Рано или поздно мы же исследуем и ночную сторону?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});